Глеб Михайлович Ходорковский

Родился на Украине, в Харькове 18 февраля 1932 году.
22 года (с перерывом на два года – эвакуация в Казахстан) прожил в Харькове.
С 1955 жил, работал, учился во Львове.
В 1995 эмигрировал в Германию – земля Северный Рейн – Вестфалия, город Мёнхенгладбах, где нахожусь и теперь.
Образование несолидное, но высшее.
Профессии менялись в зависимости от житейских ситуаций, от и до.
Женат, двое сыновей, одному 50, другому 39, внуков наверняка девять, остальные в процессе уточнения.

Протостихи я сочинял, когда мне было года 4, может быть, в пять, - сразу заумные. Запомнил потому, что когда я пел:
«Андыкуры, андекан,
Симекуры, симекан»
играя просто созвучиями, отец, услышав, сказал: «Ты пой - Фимины куры», но я пропустил это мимо ушей – куры какого-то Фимы меня не интересовали, и я продолжал играть созвучиями.
Первые стихи я написал в 1942 году в эвакуации в Туркестане. Они были явным подражанием стихотворению русскоязычного еврейского поэта Фруга (стихотв. размер), которого мне ещё до войны читала мама. Стихотворения своего не помню, это было что-то пейзажное. Дал прочесть только однокласснику, ленинградцу Вовке Гризу. И через несколько дней увидел это стихотворение в стенгазете за вовкиной подписью. Он придал стихотворению политическую окраску, изменив две мои первые строчки: «Тишина осенней ночью / Спят и люди, и дома./» на «Ночь стоит над Ленинградом,/ Спят в нём Жданов и Попков» Столь наглый плагиат меня возмутил. Я уже было собрался набить ему морду, что для меня не составило бы особого труда, но после раздумал. Я был уверен, что смогу написать другие стихи, а он не сможет. Пожалуй, уже тогда проявилось моё полное равнодушие к публикации – впоследствии, независимо от содержания, я считал свои стихи фактом моей личной жизни.
В Туркестане я написал ещё несколько стихотворений, последнее – перед отъездом в Харьков.
Жизнь, сначала в освобождённом от оккупации, а затем в послевоенном Харькове отвлекла меня от стихотворчества, но случайное знакомство с опусами старшеклассников побудило соревновательное любопытство. Я стал писать часто, с не очень богатой, но чёткой рифмой, в разных по форме и ритму размерах – я был начитанный мальчик.
В 7 классе я с парой художников выпустил несколько номеров самодеятельной газеты «Сатирикон», но одному заполнять газету мне было лень, и «Сатирикон» угас. Тогда же я создал единственную поэму, под названием «Голубая роза», очевидно, по мотивам какой-то скандинавской саги. Сужу об этом потому, что в памяти сохранилось что-то из вступления:
«На берегах Норвегии суровых
Возникла эта сказка, и она
Меня заворожила этой темой.
И в даль былин она манит меня,
Как моряка сманила эта дева.
В ней слышны древней старины напевы,
В ней арфы скальдовской дрожит струна»
По совету моего сотрудника по «Сатирикону», Толика Брусиловского, впоследствии именитого художника и диссидента, я отнёс этот опус его отцу, писателю Рафаилу. Он говорил мне что-то неопределённое, наверно боялся обидеть. К сожалению, старший Брусиловский не объяснил мне, что это, пусть грамотное, но эпигонство, 19 век.
Несмотря на то, что я тогда решил, что стану писателем, своё стихотворчество я не принимал всерьёз. Стихи писались, терялись, забывались, возникали новые. Писательство было где-то в будущем.
И впоследствии, по причине разбросанности, элементарной лени и нецелеустремленности – не состоялось.

Лет в 13 – 15 проявился чётко направленный интерес к противоположному полу, - неугасимый до сих пор. Что резко изменило эмоциональный накал и, даже в какой-то степени, качество написанного. Я исписывал целые тетрадки (правда, ученические) и дарил возникшему в данный момент предмету влюблённости. Срабатывало.

Потом в 1951 году появился Аркадий Беседин. Он непреднамеренно открыл мне самого меня. Свои стихи я читал только ему. Он единственный верил, что я – поэт. Я с ним соглашался, но верил не до конца. Будучи совершенно разными, мы в чём-то дополняли друг друга. Ему я обязан многим - развитием интеллекта, интересом к философии, широтой кругозора – я старался догнать.
Когда Аркадий погиб, уровневая планка исчезла, редкие стихи превратились в самоотдачу.

Перевожу с польского – стихи и проза, тоже, практически, для внутреннего потребления.
Всё выше приведенное (стихи и переводы) записал почти без последовательности, не сгруппировав, иногда только потому, что в этот момент припомнилось или нашлось. Многое растерялось, растворилось в памяти. Собрал что смог. Дополняю, если вспоминаю.

http://www.stihi.ru/avtor/hodorkovskij