Книжная полка пользователя Alarika Morgan

Энтони Хоровитц 07 07
Читала продолжения на английском. Сюжет ничего, и еще полезно для тех, кто хочет потренироваться в языке.

Гай Юлий Орловский 07 07
Интересно, автору самому не надоело? Совершенно разочаровалась и в авторе и в серии.
Оценка: "бред сивой кобылы", как выражается бабушка моего друга.

Валерий Петрович Большаков 19 03
про Большаков "Ганфайтер". Дяденька,а списывать нехорошо! Сравните с : Луис Ламур "Серебряный каньон". Тексты для сравнения прилагаются:
Большаков В. «Ганфайтер»
Долго искать Толстяка не пришлось, он объявился сам. Тимофей уже добрался до рощицы мексиканской сосны, за которой начиналась территория Кормы, как вдруг в тени между деревьев сверкнула лиловая вспышка, и ногу опалила страшная боль и резь. Он ухватился за ветку, чтобы не упасть. Бросился за каменную глыбу. А из-за пушистой сосны показался Толстяк Ролли с бластером в руке.
– Завтра в салунах уже обсудят первые новости, – говорил он, уверенно улыбаясь, – новую весть о том… – Он выстрелил, и тело Тимофея дернулось от импульса. – …О том, что Ролли Кегл убил великого Брауна.
Толстяк действительно был быстр. Вскинутый бласт дымился, а заряд ударил в Сихали через какую-то долю секунды после того, как он сам нажал на спуск. Чувство было такое, словно раскаленный прут воткнули ему в бок и основательно провернули. Пошатнувшись, Тимофей отступил, а подвернувшийся под ногу камушек спас его от третьего выстрела Ролли.
Упав, Браун нажал на курок.
Толстяк осел на камни. На лице его все еще блуждала странная улыбка, но теперь она казалась застывшей. Ролли грохнулся оземь.
Тимофей попытался сесть, но не вышло. Он лишь перекатился на гравии, ощущая пыль сорняков, и продолжал выталкивать использованный горячий картридж, чтобы вставить новый.
У него это получилось. Толстяк глядел, мучительно усмехаясь, и бормотал свое:
– Завтра в салунах… – Он пускал ртом пузыри, голос стал еле различим. – Ну, ты хороший… стрелок… Ты убил меня…
Казалось, он еще усмехается. Но больше он ничего не мог – душа покинула грузное тело.
С великим трудом Браун поднялся на колени. Шатаясь, он смотрел на убитого Ролли. Прожженные каналы были большими.
К своей прежней позиции он подполз как раз вовремя. Залегшие в роще китопасы Зеллера, встревоженные перестрелкой, предприняли попытку прорваться. Голова у Тимофея кружилась, перед глазами все плыло. Если они сейчас набросятся на него – все будет кончено.
Земля, казалось, ускользала из-под него, но Сихали все-таки сделал выстрел… потом другой. Один из китопасов упал, остальные метнулись к укрытиям.
Неровно и трудно дыша, Браун кое-как порвал рубашку и наспех перевязал раны. Теперь надо было уходить.
Сейчас… Он должен действовать сейчас… Сделать нормальную перевязку, напиться, найти место, где можно было бы спрятаться и выдержать последний натиск. Причем оно должно находиться где-то очень близко, потому что далеко он уйти не сможет.
Перекатившись на живот, Тимофей прижал руки к груди. А потом пополз…
Когда он открыл глаза в следующий раз, ночь прошла, небо уже становилось по-предрассветному серым. С трудом Брауну удалось поднять голову – от усилий все поплыло перед глазами, но, когда головокружение немного улеглось, он осмотрелся. Густые заросли чапараля поднимались вокруг, а где-то за кустами журчала вода.
Тимофей лежал очень тихо, наблюдая, как медленно светлеет небо. Ему только и хотелось – вот так лежать, не тратя ни на что никаких усилий… И умереть.
Умереть? Нет.
Добравшись до ручья, он напился холодной чистой воды. Чудилось, вместе с влагой прохлада проникла во все уголки тела. Браун опустил голову на песок и лежал, тяжело дыша.
Тупая боль волнами перекатывалась по всему телу. Надо было зажечь костер, нагреть воды и промыть раны.
Тимофей был настолько слаб, что еле шевелил пальцами. Он потерял много крови, давно ничего не ел и все больше ослабевал.
Левой рукой Сихали с трудом подтащил сучок. Затем другой…
Немного сухих листьев, куски высохшей коры…
Надо было выжить. Превозмогая слабость, стараясь не впасть в забытье, он добрался до поваленного дерева и, ободрав кору с сухой стороны ствола, смастерил из нее подобие конического котелка.
Слабый импульс из бласта разжег маленький костерок. Борясь с дурнотой, Браун зажал сосуд из коры между двумя камнями, и пламя охватило его. Ниже уровня воды кора, пропитанная влагой, гореть не будет. Стараясь подбросить в огонь еще несколько веток, Тимофей снова потерял сознание.
Когда он пришел в себя, вода уже кипела. Сихали подтянулся, сел, расстегнул пояс, и бластеры упали на землю рядом с ним. Потом медленно и осторожно стащил рубашку и, намочив кусок ткани в горячей воде, стал промывать раны. Импульс прошел прямо над бедренной костью, повредив только мягкие ткани.
Ощущать горячую воду было приятно. Тимофей осторожно отмочил старую повязку. Вид раны испугал его – вокруг черного прожженного канала кожа была красной и воспаленной.
Второй заряд прошел сквозь мышцы бедра. Промыв и эту рану, Браун долго лежал неподвижно, набираясь сил и впитывая тепло.
Рядом росла опунция, он срезал несколько больших листьев и опалил их огнем, чтобы сжечь колючки, раздавил листья и привязал к ранам. Индейцы применяют опунцию при воспалениях, а других средств под рукой не было.
Неподалеку рос куст амоллило, Сихали выкопал несколько корней, размельчил их и бросил в кипящую воду.
Детские игры в индейцев помогли. Деда Тимофея по отцу звали Ашаваки, он был из племени дакота (дед говорил – «из нации») и любил играть с внуком. Выстроил ему настоящий вигвам на летних каникулах, водил по горам Моголлон (местные выговаривали Магги-Оун), показывая бобровые запруды, оленей и старую пуму… Когда Браун помешал варево палочкой, вода вспенилась, и он отхлебнул этой пенистой жидкости. Дед Ашаваки утверждал, что пулевые ранения лучше всего исцеляет отвар амоллило.
Напившись индейского зелья, Тимофей уснул. В красном тумане мучительного сна гремели выстрелы, перебегали скрюченные фигуры… Гошан… Ролли Кегл… Башка…
Разбудили его голоса. Кто-то предлагал разойтись и осмотреть заросли меските. Затрещали кусты.
Последний бой? Я вам дам последний…
Браун поднялся на колени, свалился, укрепился вновь и проверил оружие. В горле у него пересохло, горизонт раздваивался и качался перед глазами. Солнце жгло нестерпимо, голова кружилась от жары и сладковатого запаха крови, которой была пропитана одежда.
Враг объявился неожиданно – высокий тощий человек с недовольным выражением лица и маленькими злыми глазками. Полустертый беджик утверждал, что это Расс Неверс. В руках Неверс сжимал лучемет, но глядел поверх Сихали, высматривая врага, стоящего на ногах. Опустить взгляд долу он не успел – Тимофей, вставший на колени, поднял бластер двумя руками и нажал на спуск.
Луис Ламур «Серебряный каньон»
Возле моей лошади, прислонившись к камню, стоял человек, которого я сразу узнал, хотя никогда прежде не видел. Это был Ролли Пиндер.
— Задал ты парням жару!
— Они сами напросились.
Пока мы обменивались репликами, Ролли стоял улыбаясь, а рука его опускалась к револьверу. Легкая улыбка и беззаботный голос должны были ввести меня в заблуждение.
Левой рукой я сжимал винтовочный ствол в нескольких дюймах от спуска. Когда рука Ролли опустилась, я резко повернул винчестер: приклад ударил его в бедро, а палец лег на спусковой крючок.
Ролли действительно был быстр. Вскинутый револьвер дымился, а пуля ударила в меня через какую-то долю секунды после того, как я нажал на спуск. Чувство было такое, словно лошадь лягнула меня в бок, и я, пошатнувшись, отступил, а подвернувшийся под ногу камешек спас меня от его второго выстрела.
Затем я выстрелил опять. Затвором я передергивал машинально, однако прицел держал точно.
Ролли отбросило к камням. На лице его все еще блуждала странная улыбка, но теперь она казалась застывшей. Он поднял руку с револьвером, и я услышал выстрел. Но и сам продолжал стрелять, работая затвором так быстро, как только мог.
Шатаясь, я смотрел вниз, на его тело. Дыры от пуль сорок четвертого калибра были большими.
К своей прежней позиции я подполз как раз вовремя. Залегшие внизу ковбои, встревоженные нашей перестрелкой, предприняли попытку вырваться. Голова у меня кружилась, перед глазами все плыло. Если они сейчас набросятся на меня — со мной будет кончено.
Земля, казалось, ускользала из-под меня, но я все-таки сделал выстрел… потом другой. Один из ковбоев упал, остальные метнулись к укрытиям.
Неровно и трудно дыша, я кое-как порвал рубашку и наспех перевязал раны. Теперь надо было уходить, но даже если путь свободен, взобраться к дому у скалы я все равно ни за что бы не смог.
Волоча за собой винтовку, я сполз и скатился обратно к Серому. Дважды я чуть не терял сознание от слабости. Боль сжимала внутренности.
Когда я открыл глаза в следующий раз, небо уже становилось по-предрассветному серым. С трудом мне удалось поднять голову — от усилия все поплыло перед глазами; но когда головокружение немного улеглось, я осмотрелся и не увидел ничего знакомого.
Серый остановился в каком-то каньоне возле маленького источника.
— Все в порядке, Серый, — прошептал я, — все хорошо…
Я лежал очень тихо, наблюдая, как медленно светлеет небо. Мне только и хотелось — вот так лежать, не тратя ни на что никаких усилий… И умереть.
Умереть? Нет.
Я ведь дал обещание. Даже два — Мойре и подло убитому старику.
Сейчас… Я должен действовать сейчас… Перевязать раны, напиться, найти место, где можно было бы спрятаться и выдержать последний натиск. Причем оно должно быть где-то очень близко, потому что далеко я уйти не смогу.
Никакой внутренний голос не говорил мне, что я смогу выполнить все это. Я ослабел и, казалось, растерял всю свою волю. И все-таки как-то, каким-то мне. самому не до конца понятным образом я сделал попытку спастись.
Перекатившись на живот, я прижал руки к груди. А потом пополз…
Глава 7
Добравшись до ключа, я напился холодной, чистой воды. Казалось, вместе с влагой прохлада проникла во все уголки тела. Я опустил голову на песок и лежал, тяжело дыша.
Тупая боль волнами перекатывалась по всему телу. Надо было промыть раны, зажечь костер и нагреть воды.
Я был настолько слаб, что еле шевелил пальцами. Я потерял много крови, давно ничего не ел, долго был в пути и все больше ослабевал. Левой рукой я с трудом подтащил сучок. Затем другой…
Немного сухих листьев, куски высохшей коры… Скоро разгорится костер.
Надо было выжить. Преодолевая слабость, стараясь не впасть в забытье, я добрался до осины, снял с нее кору, чтобы сделать сосуд для нагревания воды.
Глаза мои открывались с трудом, но я все-таки сделал грубое подобие конического горшка, и набрал в него воду.
Превозмогая слабость, я зажал сосуд из коры между двумя камнями и пламя охватило его. Ниже уровня воды кора, пропитанная влагой, гореть не будет. Стараясь подбросить в огонь еще несколько сучьев, я снова потерял сознание.
Когда я пришел в себя, вода уже кипела. Я подтянулся, сел, расстегнул пояс, и револьверы упали на землю рядом со мной. Потом медленно и осторожно стащил рубашку и, намочив кусок материи в горячей воде, стал промывать раны.
Ощущать горячую воду было приятно. Я осторожно отмочил старую повязку. Вид раны в боку испугал меня. Она была красной и воспаленной, хотя пуля прошла навылет и, насколько я мог судить, не задела внутренних органов.
Вторая пуля прошла сквозь мышцы бедра. Промыв и эту рану, я долго лежал неподвижно, набираясь сил и впитывая тепло.
Рядом росла опунция, я срезал несколько больших листьев и опалил их огнем, чтобы сжечь колючки, раздавил листья и привязал к ранам. Индейцы применяют опунцию при воспалениях, а других средств под рукой не было. К тому же индейские средства, как правило, надежны.
Вся эта обработка ран заняла очень много времени, и я понимал, что надо торопиться. Враги наверняка шли по моим следам, а я не имел ни малейшего представления, куда привез меня Серый. В зависимости от того, по каким местам он проходил, следы его могли оказаться очень четкими, кое-где достаточно запутанными.
Неподалеку рос куст амоллило, я выкопал несколько корней, размельчил их и бросил в кипящую воду. Когда я помешал ее палочкой, вода вспенилась, и я отхлебнул этой пенистой жидкости. Индейцы утверждают, что пулевые ранения лучше всего исцеляет отвар амоллило.
Затем я набрал съедобных листьев и корней, до которых мог дотянуться, потому что добраться до седельной сумки у меня не было сил. Подкрепившись, чуть живой от слабости, я забрался под кусты и уснул, просыпаясь только для того, чтобы напиться холодной воды и заснуть опять.
В красном тумане мучительного сна мчались всадники, гремели выстрелы…
Морган Парк… Пиндер… Руд Макларен… Резкие черты дикого лица Боди Миллера…
Разбудил меня Серый, подталкивая носом; вокруг уже брезжил холодный свет нового дня.
— Все в порядке, Серый, — прошептал я. — Я спал… Я живой…

X